Переиграв корневой эпизод, он почувствовал сильное облегчение, и его сегодняшние страхи показались беспочвенными. Если они подбирались вновь, Саша воспроизводил полученное имя, возвращая себе смелость. То, что имя выбрано верно, подтвердилось в нашу следующую встречу. Саша достал блокнот, куда записывал возникающие вопросы, и я увидел на обложке пятнистую зеленую щуку. Дополнительное подтверждение было получено, когда я записывал эту историю, а моя жена смотрела по телевизору «Особенности национальной охоты». Я поднял взгляд на экран и узрел, как пьяненький лесник Кузьмич вылавливает из воды щуку.
БУДДА, ПАРЯЩИЙ В СМОКИНГЕ
Спустя некоторое время Сашу выписали из больницы. Благодаря богатому воображению, он оказался способным волшебником и в одну из наших встреч порадовал следующим рассказом.
— Сколько себя помню, у меня не складывались отношения с матерью. Мы живем отдельно, но от этого не легче. Телефонный разговор с ней — сущее наказание. Мать начинает учить уму-разуму — как мне жить, как ходить, как есть, как общаться с женой. По ее словам оказывается, что я «дурак и работаю за всю родню, а они лишь наблюдают за этим. (Кроме Саши и Ирины в их квартире живет дочь с зятем.) Жена плохая — пуговицу не пришьет, борща не сварит». Мать вечно упрекает, что я не ухаживаю за ней, не помогаю по хозяйству. Но стоит приняться за дела в ее доме, как выясняется, что я все делаю неправильно. Тихий и спокойный разговор быстро переходит в скандал, и мы яростно бросаем трубки. Дело дошло до того, что, едва заслышав по телефону голос матери, я закипаю как самовар.
Я поблагодарил ее за предупреждение, что самовар может не выдержать и разорваться на тысячу осколков. Чтобы подарить матери спокойствие и душевное равновесие, попробовал переименоваться через трэк. Я представил две бетонные стены, с грохотом сталкивающиеся между собой. Потом они рассыпались. Когда облако пыли рассеялось, я увидел Будду, парившего в воздухе над лесной поляной. Как и положено великому Аватару, он сидел в позе лотоса, со сложенными руками, улыбался блаженной улыбкой и распространял светящийся ореол.
Будда был необычен — в безукоризненном смокинге с бабочкой и лакированных штиблетах, во рту торчала сигара. Я дал себе имя: «Я тот, который парит в смокинге». Перед тем, как говорить с матерью, представлял себя в таком состоянии. Результаты не заставили долго ждать. После первого же звонка я почувствовал себя вполне комфортно. Мы поговорили о бытовых мелочах и попрощались, довольные друг другом. С тех пор наши взаимоотношения стали доброжелательными.
ВЫШИТЫЙ СЛОН И СНЕГОВЫЕ САНДАЛИИ
Одна за другой вскрывались труднейшие психологические проблемы, мучившие Сашу. Я удивлялся, сравнивая веселого и разговорчивого Сашу, каким я его помнил в начале нашего знакомства, с нынешним — унылым и неуверенным. Постепенно я стал понимать, каким образом герою нашей эпопеи удалось загнать себя в подобный тупик.
Дело в том, что Шурик носил проблемы и противоречия внутри себя, стараясь загнать их поглубже. Не получая выхода, они раздирали его на части. Раздирали в буквальном смысле — и психику, и физическое тело. Новые попытки подавления приводили к обратным результатам — самовар бурлил сильнее. Образовался замкнутый круг. Выход из него показался, когда Саня перестал бороться с болячками, страхами, эмоциями, сомнениями. Свет в конце тоннеля замаячил, когда он глубоко осознал неоценимую помощь и подсказку со стороны своих же проблем и начал их за это благодарить.
Следующий этап работы был посвящен вопросу, близкому многим людям. Саше казалось, что он никому не нужен, всеми заброшен. Чувство одиночества глодало и мучило Сашу, не давая покоя, порождало неуверенность в себе, он думал, что делает что-то не так. Саша старался угодить окружающим, жил не собственной жизнью, а той, которая, по его мнению, нравилась бы другим, и очень зависел от постороннего мнения.
Например, когда Саша стал заниматься методиками самосовершенствования, от него потребовался переход на диетическое питание, в том числе, отказ от мясной пищи. Мясцо Шурик очень любил и дома уписывал его за обе щеки, а когда приходил в клуб и садился за стол, где мясо не употребляли, чувствовал себя крайне неловко перед остальными. Шурик всем говорил, что мясо не ест, переживал, что на самом деле это не так, и ему очень хочется мяса. Он страшно волновался — как люди посмотрят на то, что он «оскверняется нечистой пищей».
Авторы, одно время будучи ортодоксальными йогами, тоже отказались от мясной пищи. Нам удалось внушить себе уверенность в преимуществах вегетарианского питания, и интерес к мясу пропал напрочь. Занявшись Симороном, мы поняли, что подобные запреты — всего-навсего очередная упаковка, матрешка. Зачем ее напяливать, отгораживаясь от мира, ограничивая свою свободу? Сейчас мы по-прежнему предпочитаем вегетарианскую пищу, но не откажемся побаловаться ароматным шашлычком на лоне природы, без всяких угрызений совести.
Саша хотел преодолеть неуверенность силовым путем. Он начал заниматься по системе Иванова. Занимался серьезно, добился того, что в зимние морозы ходил без шапки и рукавиц и носил легкую одежду — курточку из болоньи, футболку, джинсы и сандали на босу ногу. В этот раз самовнушение оказалось помощнее, чем с мясом, и ноги не мерзли.
Внешний вид у Саши довольно необычный, даже забавный: маленького роста, коренастый, с большой головой, реденьким пушком на лысине и седой бородой лопатой. Портрет завершают неестественно огромные глаза, увеличенные массивными линзами очков, и добродушное выражение лица. Толстые, узловатые, скрюченные пальцы производят впечатление крабовых клешней. Один из симоронцев окрестил его домовенком, а другой инопланетянином.
Когда этот домовенок в легкой одежде и босоножках заходил зимой в электричку или метро, его одолевал вопрос: что думают о нем окружающие? Ему везде мерещились косые взгляды, перешептывания за спиной. Саша испытывал сильнейший дискомфорт. Казалось бы, добился таких впечатляющих результатов — по сугробам босиком, однако ощущения неуверенности, никчемности не исчезли, они были загнаны в дальний угол и напоминали о себе.
Во многих эзотерических школах проповедуется аскетическое отношение к материальным благам. От занимающегося духовными практиками требуется презрение к соблазнам «падшего» мира. Идеал искателя просветления должен быть нищим, оборванным и голодным. Авторам знакомо это «преданье старины глубокой». Попался на удочку и Саша. Ориентация на мнение окружающих, в том числе, «великих» мастеров, учителей, не позволяла ему приобрести желаемые вещи, например, магнитофон и телевизор. Он не мог этого сделать не потому, что не хотел, а потому, что было — «низзя!» Мало того, в одной из школ Саше авторитетно заявили, что его болезни, лишения, бытовые неурядицы являются свидетельством высокой продвинутости, неких супермутаций и скорого вознесения!
Саше надо было разобраться с внутренними конфликтами. Обратившись к его личностной истории, мы стали искать корень вихря. Шурик быстро вспомнил один за другим три эпизода, в которых испытал наиболее сильные чувства отчужденности и неуверенности.
Ему было девять-десять лет. В семье недавно родилась двойня — братишка и сестренка. Они немного подросли, и Шурика заставили сидеть с ними. Ребята во дворе гуляли, играли в мячик, катались на велосипеде, а он сидел дома и качал двойняшек. Ему было очень горько и обидно.
Другой эпизод, Саше — семь лет. Он жил в лесной школе санаторного типа. Детей немного, замкнутый коллектив. Ребята обижали его, смеялись над физическими недостатками. Чувствуя, что никому не нужен, он убежал в лес. Вот он, сценарий красивого умирания с уходом в чащобу!
И, наконец, корневой эпизод, когда Саше было три-четыре года. Вспомнился коммунальный барак, тусклая лампочка в коридоре, кухня одна на десятерых, обшарпанная мебель, деревянные табуретки. Как в песне Высоцкого: «На тридцать восемь комнаток всего одна уборная». Шурик что-то натворил — разбил или стукнул. Мать грубо оттолкнула его: «Уходи, ты мне не нужен, ты плохой мальчик!» Тоже «переименование», только наоборот. Шурик — в истерику, он не нужен родной матери! Бросился к ней, но та опять отпихнула рукой: «Я не твоя мама!» На Сашу накатило чувство непреодолимой опасности, свет стал не мил. Он облокотился на табурет одной высоты с ним и зарыдал. Перед глазами — шляпки гвоздей, вбитых в неокрашенную поверхность табуретки.